_Возврат

 

Вестник Российского философского общества. 2009. № 4.

 

НАУКА И ВЕРА  В ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ

 

            Однажды, в недавний период горячего выяснения отношений между ученым людом и богословами, искренне уважаемый мной отец Андрей Кураев сделал примечательное заявление. По его словам, на самом деле между наукой и богословием нет принципиальной разницы, ибо и в том, и в другом случаях все построено на вере. - «Ведь последующие поколения ученых не перепроверяют сами все предыдущие научные знания (например, ту же систему Коперника), а просто принимают их на веру и идут дальше».

            Сейчас, когда страсти поутихли, на мой взгляд, стоит вернуться к этой концептуальной части дискуссии, причем не для продолжения баталии, но с целью позитивного уточнения отмеченной о. А.Кураевым реальной особенности развития научного познания. Словом, мне кажется важным поговорить об отмеченной «вере» ученых несколько более предметно, поскольку она реально проявляется в известной нам собственно познавательной практике, действительно, не происходящей лишь в русле строгих логико-семантических предзаданностей.

            Это тем более важно в виду того, что в последние годы феномен веры стал весьма заметным и разбираемым не только в наших свежих профессиональных словарно-энциклопедических изданиях[1], но и вполне естественным для страниц учебников авторитетных авторов[2]. При этом сама обсуждаемая тема пока, как правило, звучит в историко-философском или богословском/антибогословском контексте. Иначе говоря, феномен веры по установившейся привычке прежде всего видится в тесной и естественной связи с феноменом веры религиозной.  В то же время не столь экзотичные проявления «веры» в обычной познавательной практике пока чаще всего остаются за кадром, а потому пребывают в состоянии  еще не слишком проясненном и дефинитивно не выстроенном. Собственно на это пробел и указал о. А.Кураев своим шокирующим любого философа науки заявлением.

            Правда, в этой связи можно сразу заметить, что высказанное уважаемым богословом убеждение не вполне коррелирует с историей научного познания. Как известно, наука устроена таким образом, что, находясь в постоянном развитии, она столь же постоянно проверяет себя и основания, на которых выстроена. Именно поэтому усвоенное от предшественников знание подвергается естественной и разнообразной проверке. На это же работает и развивающаяся историческая практика. И именно поэтому, несмотря на весь авторитет прежних знаний у них появляются уточняющие и дополняющие теоретические продолжения. Скажем, для классической механики такими дополнениями и уточнениями, как известно, выступили  квантовая механика и две релятивистские механики.

            Но если брать практику научного познания шире, то, несомненно, например, в силу развившейся специализации, далеко не каждый специалист вовлечен в проверку фундаментальных наработанных истин и многое принимает напрямую. Здесь и включается феномен, отмеченный о. А.Кураевым.

            Между тем, размышление над затронутой проблемой убеждает в том, что для ее внятного обсуждения необходимо начинать с внятного разведения весьма разных смыслов, скрываемых общим родовым словом «вера». На мой взгляд, в итоге  можно и целесообразно выстроить следующее семейство близких по происхождению понятий:

«Вера» – прямое принятие некоторого утверждения (утверждений) в качестве истинного без его непосредственной проверки.

            Не похоже, что мы настолько простодушны, чтобы безоглядно верить в любые утверждения. Чаще всего мы готовы верить, если имеются хотя бы косвенные подтверждающие признаки того, что все правильно. Процесс обучения и освоения научного наследия собственно на этом и построен: мы с большой осторожностью относимся к информации, выплывающей из глубин Интернета, но вполне открыты для того, что можно почерпнуть из публикаций известных ученых или из официально утвержденных учебников. Косвенными подтверждающими признаками выступают очевидно и такие личностные характеристики «источников научной информации», как наличие ученой степени, ученого звания. Для научных трудов гарантией качества и правильности выступают в том числе гриф научной организации, гриф издательства, наличие отзывов рецензентов.

            И все же легко убедиться, что в научной практике опора на косвенные признаки истинности утверждений может варьироваться весьма широко: от весьма слабого подтверждения до вполне сильного и обеспечивающего высокую надежность. В этой связи такие крайние ситуации принятия знания имеет смысл развести вполне явным образом.

            На мой взгляд, о собственно «вере» имеет смыл говорить в том случае, когда главным основанием принятия некоторого утверждения в качестве истинного выступает не рациональное основание (т.е. совокупность косвенных, но вполне понятных и уместных аргументов), но основание скорее эмоционально-интуитивного характера. Причем, очевидно, что последнее для многих людей может выступать куда более веским основанием, нежели ряд сухих рациональных констатаций и контраргументов.

             Если же в некоторой познавательной ситуации прямого принятия знания превалирует не эмоционально-интуитивное основание, но косвенное рациональное, то в этом случае, на мой взгляд, лучше использовать понятие «доверие». Скажем, я доверяю астрофизикам, и поэтому не стесняюсь говорить в рамках курса «Концепции современного естествознания» даже о такой экзотичной тематике, как «темная энергия» и прочих современных физических «загогулинах» вроде «суперструн» или «Мультиверса». Соответственно, получается оправданным введение следующего нового понятия:

            «Доверие» - принятие некоторого утверждения в качестве истинного без специальной личной перепроверки, на основании  оценки имеющихся косвенных подтверждающих признаков.

            Особый интерес вызывает тот известный историко-научный факт, что ученые в своем творчестве порой опираются не только на доверие к достижениям предшественников, но и на то, что, казалось бы, лишено необходимой и требуемой рациональной поддержки. Иначе говоря, судя по истории научного познания, исследователи время от времени поступают довольно иррационально и руководствуются не только доверием к научному наследию. В важных известных случаях они следуют довольно специфической вере, ведущей их по жизни. Причем, речь идет об особом типе веры, не имеющей религиозных корней, но зачастую определяющей жизнь и деятельность ученого, его жизненные успехи или неуспехи.

             В череде широко известных случаев подобного рода я бы выделил прежде всего жизнь Х.Колумба. Это оправдано и тем, что его жизнь хорошо изучена и потому предоставляет отличный опыт, требующий осмысления и обобщения, и потому, что он фактически выступил великим  географом, хотя сам, видимо, и не согласился бы с такой  современной идентификацией. Известно, как трудно и долго он добивался организации океанской экспедиции «на Восток», насколько сложным было плавание. Но он не мог не двигаться к поставленной цели, хотя, казалось бы, для этого не было никаких весомых разумных оснований: « В подобных случаях все начиналось и начинается с веры. Я имею в виду не только христианскую веру в богоданное, осмысленное единство мира, а просто веру в нашу задачу в этом мире. Вера означает здесь, разумеется, не то, что нечто берется на веру; вера значит только одно: я решаюсь, я подчиняю этому всю свою жизнь. Когда Колумб пустился  в свое первое путешествие на запад, он верил, что Земля кругла и достаточно мала, чтобы кругосветное путешествие было осуществлено. Но он не только считал это теоретически оправданным предположением, он подчинил этой вере всю свою жизнь»[3].

            Своей верой в возможность создания великой единой теории жил А.Эйнштейн: «Эйнштейн мечтал об одной теории, которая охватывала бы все явления, он мечтал о единой теории поля. Сначала его намерения были весьма скромны – он собирался лишь объединить гравитационное и электромагнитное поля, т.е. построить одну теорию, которая описывала бы оба эти поля. Он рассчитывал с помощью такой теории объяснить и природу элементарных частиц. К сожалению, ему это не удалось. Грандиозной цели – создания теории, объединяющей все физические явления и преодолевающей разрыв между общей теорией относительности и квантовой теорией, дающей простое и единое толкование всех полей и взаимодействий с элементарными частицами – Эйнштейн так и не достиг. Последние 30 лет своей жизни он отдал поискам такой теории; другие крупные ученые – Гейзенберг, Эддингтон и Паули – также посвятили остаток дней достижению этой, по-видимому, недосягаемой цели. А вдруг мы гонимся за жар-птицей?»[4].

            А сам А.Эйнштейн, между тем, вспоминал и вдохновлялся примером одного из своих великих предшественников – жизнью и деятельностью И.Кеплера: «Он жил в эпоху, когда еще не было уверенности в существовании некоторой общей закономерности для всех явлений природы. Какой глубокой была у него вера в такую закономерность, если, работая в одиночестве, никем не поддерживаемый и непонятый, он на протяжении многих десятков лет черпал в ней силы для трудного и кропотливого эмпирического исследования движения планет и математических законов этого движения»[5].

            Подобную самоотверженность не объяснить лишь узкими текущими мотивами. За этим стоит понимание личной миссии. Об этом весьма красноречиво говорил, например, сам Кеплер: «Я трачу целые дни в придворном казначействе и ничего не успеваю сделать. Но я утешаюсь мыслью, что служу не только императору, но всему человечеству, что я работаю не только для современников, но и для потомства»[6].

            Таким образом, порой, на важных познавательных рубежах исследователи руководствуются очень специфическим познавательным средством, которое, с учетом сказанного, я бы выделил следующим образом:

«Экзистенциальная вера» - выбор жизненной задачи, для обоснования которой имеется очень мало рациональных оснований, но воспринимающейся  в качестве личной миссии.

            Сразу замечу, что следование экзистенциальной вере совсем не означает автоматического принятия религиозной точки зрения. Поскольку, насколько я понимаю, последняя представляет специфический сложный феномен, который в свою очередь можно было бы определить следующим образом:

«Религиозная вера» - убежденность в существовании высшей, сверхъестественной всесозидающей и всенаправляющей духовной силы (т.е. прямое принятие совокупности определенных религиозных утверждений).

            В связи с тем, что таким образом традиционные эпистемологические представления определенным образом дополняются и расширяются, возникает специфический вопрос, куда же следовало бы отнести новые выделенные когнитивные компоненты. На мой взгляд, речь должна вестись о дополнении традиционной дихотомии «чувственное и рациональное познание». Причем  ни «доверие»,  ни «экзистенциальную веру» нельзя причислить ни к одному из этих уровней. Два новых понятия могут характеризовать отношение субъекта и к тому, и к другому уровням. Поэтому, видимо, точнее было бы говорить о целесообразности и оправданности введения в традиционную эпистемологическую модель еще одного уровня субъектной активности, а именно «мета-модального уровня», объединяющего все, что выражает отношение субъекта к тому, что дает чувственное и рациональное познание.

            Так что, спасибо богословию! Благодаря его недремлющему оку мы теперь можем вполне целенаправленно и методично достроить устоявшиеся взгляды  и идеи, как это, например, было представлено выше.

 

Крушанов А.А., д.ф.н., проф. (Москва)