Более того, соответствующее исследование приводит к мысли, что сегодня наступил период, когда возникшие ранее и плодотворно поработавшие представления о понятийном составе науки пришли в движение и начинают приобретать очень обновленную форму. Тенденция такова, что происходящий процесс можно расценить как вызревание, пожалуй, довольно радикального преобразования еще доминирующих в учебных программах классических воззрений, и как становление более общей, “неклассической”, концепции понятия. Показательным представляется, например, следующий наблюдаемый симптом прогрессирующих перемен.

Прежде всего, в современной науке происходит явный отход от классической традиции понимания понятий как таких и только таких форм отражения мира, в которых аккумулируется знание о совокупности существенных и четко очерченных признаков предметов. Это очень жесткое требование, определяющее лишь тот идеал, к которому следует и можно стремиться. Но реальная познавательная практика зачастую вынуждена довольствоваться куда как более скромными и нечеткими понятийными образованиями, которые тем не менее позволяют фиксировать изучаемые объекты, распознавать их, сопоставлять с другими, словом, в принципе делать все то, что традиция связывает лишь со строго определенными, идеальными понятиями, обычно рассматриваемыми в формальной логике.

Вспоминается такой случай. Два года тому назад мне довелось побывать на методологическом семинаре у историков, на котором один вполне известный логик наставлял хозяев, какими должны быть научные понятия. При этом миссионерски и очень категорично излагалась классическая жесткая модель. В результате историки пришли в замешательство, - получалось, что они практически не имеют отношения к науке, т.к. используемый ими понятийный аппарат весьма далек от предлагаемой традиционной логикой прокрустовой схемы. В этой связи показались примечательными два момента. Во-первых, явная констатация того, что классическая трактовка понятия очень ограничена в своих возможностях и все же резко примитивизирует реалии исследовательской практики, отражая только некоторый и весьма специальный ее опыт. Во-вторых, классическая концепция понятия пока еще крепка и реально выступает в роли устойчиво транслируемой между поколениями исследователей парадигмы. Именно поэтому, на мое замечание, что современная логика уже признает и другие разновидности понятийного отражения мира, - скажем, “нестрогие понятия”, - докладчик (явно компетентный человек) лишь недоуменно поднял брови, - что за несуразицу он слышит?

Между тем, традиционная логика в самом деле начала менять свой вид. Прежде всего это проявляется в смягчении традиционного требования обязательного предельного совершенства формируемого понятийного образа. Надо сказать, отдельные высказывания на этот счет встречались и раньше. Как отмечалось в подобных случаях, ограничение класса понятий лишь строго научными “означало бы, что человек, не владеющий науками, не владеет и понятиями, а мыслит лишь представлениями, что выработка понятий у человека начинается лишь тогда, когда он овладевает, по крайней мере, основами научного знания. Это означало бы, что человечество до возникновения наук, т.е. до периода отделения умственного труда от физического, т.е. до периода рабовладельческого общества, вообще не владело никакими понятиями”. Но с этим трудно согласиться.

Потребности научного познания неизменно подталкивают к тому, что в сознание логиков и методологов науки все отчетливее входит идея придания представлениям о понятийном отражении мира большей жизненности и реалистичности. В последние годы все чаще встречаются замечания, что ограничиваться признанием лишь “строгих” классических понятий нельзя, и что вполне правомерно и необходимо обсуждать и другие понятийные формы, поскольку “в практике научного познания понятиями называют и те абстракции, которые представляют интуитивно употребляемые имена. Таким образом, термин “понятие” употребляется в более широком, чем указано выше, смысле. Так, говорят, например, “дерево” - это понятие, “человек” - это понятие, независимо от того, что представляют собой обозначаемые ими предметы, выделены ли в этих предметах те признаки, которые составляют основу их обобщения, или же имеются лишь более или менее ясные, нерасчлененные интуиции”. Соответственно совсем не случайно в новом поколении учебников по логике все отчетливее выделяется специальная категория когнитивных образов, которые называют, например, “понятиями в не строгом смысле” или “неопределенными (размытыми) понятиями”.

Претерпевает изменение и общее определение понятия, о котором сегодня говорится, что оно “представляет собой общее имя с относительно ясным содержанием и сравнительно четко очерченным объемом”. Понятно, что использование определителей типа “относительно ясное” и “сравнительно четкое” открывает хороший простор для куда более гибкого, чем обычно, взгляда на понятийную форму отражения мира.

Анализ показывает, что развитие традиционных представлений о понятии не сводится только к реализации рассмотренной выше тенденции и, видимо, будет связано с их серьезным и разнообразным дополнением. Во всяком случае уже в настоящее время есть возможность и необходимость выделить целый набор своеобразных когнитивных образов, не рассматриваемых классической логикой и в своей совокупности свидетельствующих о том, что сегодня есть предмет для серьезного размышления, - ведь если они вдруг стали заметными, то это почему-либо нужно?

Для того, чтобы перейти к последовательному представлению разновидностей понятий, реально работающих в современной познавательной практике, первоначально целесообразно представить набор признаков, из которых складывается их содержание.

Как уже отмечалось, в содержании понятий (как виде когнитивных образов) обычно различаются внутренние компоненты, которые и принято называть “признаками”. Поскольку для работы с множеством понятий оказываются важными такие их особенности, как вхождение в состав понятий одинаковых и неодинаковых компонентов, то “признаки” принято определять как любые распознаваемые определенности понятия, позволяющие судить о его сходстве с другими понятиями и о его отличии от них. Замечу попутно, что подразделение когнитивных образов на “признаки” и “понятия” в своем существе оказывается соотносительным, а не абсолютным, поэтому говоря об одном образе мы mutatis mutandis одновременно высказываемся и о другом. Совсем не случайны поэтому утверждения типа: “Понятие с гносеологической точки зрения представляет отображаемый признак объекта” (курсив мой - А.К.).

Уточню один важный момент. В принципе термин “признак” может читаться двояким образом: как распознаваемая определенность отображаемого предмета, и как распознаваемая определенность отображающего этот предмет понятия. Однако природа познания такова, что когда между образами предметов и самими предметами существует приемлемое соответствие, то отпадает жесткая необходимость специально оговариваться, является ли объектом внимания именно предмет или достаточно адекватное ему понятие. В таких случаях они уже не дистанцируются и фактически перестают быть различаемыми, т.е. начинают выступать для исследователей как бы эквивалентами. Именно поэтому в изданиях по логике и гносеологии могут встретиться определения признаков и как различимых особенностей самих объектов, и как компонентов понятий, что не мешает, тем не менее, развивать совершенно одинаковые модели рассуждений. Поскольку в моей работе затрагиваются проблемы внутренней структурированности знания, то показалось более удобным определить признаки в выше приведенном варианте.

Распознавание отдельных признаков и их совокупностей является той основой, на которой выстраивается целый пласт автономного, “понятийного”, знания. Само понятие при этом начинает трактоваться как знание о предмете, расчлененное на признаки. Но тогда, для изучения встречающихся разновидностей понятий особое значение приобретает четкость выявления основных типов объединяемых в понятиях элементов содержания, - ведь они выступают своеобразной первичной мозаикой, из которой и рождается все наблюдаемое разнообразие встречающихся понятийных форм. Анализ показывает, что в первую очередь интерес представляют следующие подразделения признаков.

Прежде всего они делятся на “существенные” и “несущественные”. К “существенным” относят признаки, знание которых может быть определяющим, заметно влияющим на последующее взаимодействие субъекта познания с объектом. Если это условие не соблюдается, то признак рассматривается как “несущественный”. Определенная проблема состоит в том, что для признаков существуют две весьма разные возможности и основы для того, чтобы выглядеть существенными.

Так, следует различать “атрибутивно-существенные признаки” как такие, которые характеризуют внутреннюю природу, сущность рассматриваемого объекта, определяющую его собственное, автономное существование и развитие. Наше познание выстраивается прежде всего таким образом, чтобы вскрывать в конечном счете именно эти устойчивые и самые характерные особенности объектов, и далее на этой основе группировать, классифицировать их, направлять их поведение. В этом случае в центре внимания находится сам объект, и, как правило, он не спешит наглядно демонстрировать именно атрибутивно-существенные признаки, так что этого приходится добиваться.

По-своему выделяющимися оказываются “ситуативно-существенные признаки”, которые хотя и характеризуют объект, но обретают свою конечную значимость только в условиях конкретных познавательных ситуаций. В когнитивной практике признаки подобного рода чаще всего специально выделяются и подчеркиваются в силу своей ценности для вполне определенного субъекта познания. Скажем, цвет глаз или кожи едва ли решающ для ценностной самооценки большинства людей, но может оказаться очень весомым для каких-то внешних оценок со стороны других субъектов. В подобных случаях весомость свойств наблюдаемых объектов определяется уже не их внутренней природой, но в большей степени особенностями фиксирующего их субъекта.

Следует заметить, что атрибутивно-существенные и ситуативно-существенные оценки в научном познании чаще всего совпадают (т.к. у исследователей доминирует желание следовать логике объекта), а потому обычно не различаются и не осознаются как самостоятельные реалии. Но об их нетождественности не стоит забывать, т.к. в многообразной познавательной практике распространены ситуации, когда данное несовпадение оказывается значимым и имеющим вполне зримые следствия. Простой пример подобного рода - защита какой-либо концепции автором или приверженцами по принципу: если новые факты не работают “за”, то тем хуже для фактов.

Важным видом классифицирования признаков является их дифференциация по рангу. Все признаки подразделяются на более общие и менее общие, т.е. на характерные для большего множества понятий/объектов или для их меньшего множества. В науке классифицирование данного вида обычно предполагает работу с атрибутивно-существенными признаками. Степень общности признака характеризует его “ранг”, т.е. отнесенность к совокупности иных признаков аналогичной общности.

Для удобства, разнокачественность признаков, составляющих содержание некоторого единого когнитивного образа, можно характеризовать как их отнесенность к его разным “фасетам” (от англ. “грань”). Этот термин в свое время был использован одним из законодателей в области библиографической классификации Ш.Р.Ранганатаном при создании им своей системы и, в общем, в сходном смысле. Поскольку сегодня реально работают другие классификационные системы, то этот вполне подходящий термин можно вновь возродить, придав ему сформулированное выше более общее звучание. Итак, фасет - это такая определенность когнитивного образа, которая характеризует родовую (типологическую) принадлежность входящего в его содержание признака. В познании фигурирует ряд фактических эквивалентов термина “фасет”: “степени свободы”, “координаты”, “измерения”, “аспекты”, “слоты”, “атрибуты” и т.п.

Теперь можно сформулировать два принципиальных тезиса:

1. То, что мы обычно рассматриваем как “понятие”, на самом деле является той или иной проекцией, модификацией многомерного когнитивного образа, который точнее называть “понятийным комплексом”;

2. Можно ожидать, что развитие познавательной деятельности будет связано с переходом от убеждения, что мы манипулируем с простыми “однородными понятиями” классической логики, к явному, осознанному оперированию с многомерными единицами знания типа понятийных комплексов.

Поясню, о чем идет речь.

Итак, приведенные выше тезисы призваны привлечь внимание к тому, что, как представляется, пришло время явного развития “многомерной” гносеологии (и логики). ЕЕ задачей должно стать целенаправленное изучение более общих, чем обычно, структур - многофасетных образований.

Относительно недавно аналогичные перемены стали бурно происходить в информатике, которой также пришлось развивать собственные когнитивные представления, позволяющие эффективно работать с массивом современного, сложного и очень разнородного знания. Появилась идея выделения более емких, чем обычное понятие, отражательных структур, названных М.Минским “фреймами” (т.е. “рамками”). Именно на этой идеологии стала выстраиваться вся современная электронная информатика. Гносеология поотстала и здесь, и лишь со временем появились попытки наведения мостов между когнитивными разработками, проводимыми в более традиционном ключе (т.е. непосредственно связанными с гносеологией, методологией, логикой), и возникшими параллельно новыми видами когнитивных исследований (которыми занимается, прежде всего, информатика). Проблема, однако, видится в том, что до сих пор фреймы сопоставляются в гносеологии фактически с однородными понятиями, а не с понятийными комплексами. В общем это вполне естественный подход, если учесть, что гносеология не знает иных первичных теоретических компонентов. Но сегодня, как представляется, ее переход к работе со структурами более общего вида уже вполне назрел.

Итак, термины “тензор”, “фрейм”, “понятийный комплекс” выражают в своем существе единое содержание. Это создает прекрасные возможности для развития концепции многомерной гносеологии за счет целенаправленного учета всего позитивного, что уже наработано на метауровне в связи с функционированием в познавательной практике тензорных и фреймовых структур. Специальный термин “понятийный комплекс” вводится для удобства гносеологов, т.к. он позволяет обеспечить отчетливую преемственность между тем, что составляет предмет интереса традиционной гносеологии (не “фреймы” и “тензоры”, но “понятия”), и тем, что должно занимать ее при более общем подходе к познанию.

Любопытно, что хотя важной особенностью познавательной деятельности является то, что она фактически основана на построении, выделении понятийных комплексов и на оперировании с ними, обычно это не осознается. Между тем, типичность именно такой практики хорошо видна в выражениях вроде: “книги могут классифицироваться хронологически, по национальному языку, по объему или даже по материалу, из которого изготовлен переплет”. Разумеется, “книга” абсолютно нормально воспринимается в этом контексте только потому, что является многоликим образованием, т.е. понятийным комплексом.

Привычная для гносеологии понятийная форма когнитивных образов, характеризуемая невыделенностью фасетов, является очень удобной, важной и распространенной разновидностью единиц знания, активно работающей в познавательных процессах, т.к. она экономизирует мыслительные процессы, вводя когнитивные образы в зону внимания исследователей упрощенно, как нерасчлененные целостности. Во многих случаях это совершенно оправданно, почему и столь распространено. Но бывают ситуации, в которых отмеченная нерасчлененность начинает путать и мешать, но понять в чем дело при этом весьма сложно из-за привычности работы именно с когнитивным образом, у которого не выделены фасеты, причем некоторые из них могут быть вообще очень неявными. Как раз этой проблемой, между прочим, озабочены многочисленные исследования по развитию гибкости и творческой силы мышления, что совсем не в последней степени связано с совершенствованием способности распознавать не очень ярко выраженные фасеты.

Реальная проблема состоит в том, что распространенное синкретичное представление знания в виде простого понятия является весьма обманчивым и зачастую маскирует реальную ментальную сложность когнитивных образов и существование каких-то важных фасетов, которые лучше отслеживать автономно. Например, говоря о “теории”, мы чаще всего не замечаем, что подразумеваем в том числе и ячейку знания определенного масштаба. Однако этот фасет иногда все же напоминает о себе, скажем, при определении “наук” как систем знания, охватывающих целую совокупность теорий. Но так бывает именно иногда, отчего многомасштабная “ячеистая” структура знания (включающая в себя “теории”, “науки”, “фундаментальные науки” и т.п.) пока практически не замечается и остается малоизученным феноменом.

Другой вполне характерный пример. По крайней мере, двумерными оказываются концептеры “теоретическое знание” и “эмпирическое знание”.

Казалось бы, в чем проблема с только что приведенной классификацией знания? Ведь дихотомия “эмпирическое - теоретическое” уже давно и успешно работает, и это явно говорит в ее пользу. Однако все дело в том, что здесь скрыт один важный для современного познания “нюанс”. Если вам потребуется обозначить аморфное, первичное знание о сущности каких-либо интересующих объектов или, наоборот, добротно выстроенное знание об их явленческой стороне, то окажется, что для этого нет подходящих языковых средств. Ведь сложившаяся традиция подразумевает, что знание, например, о сущности (“теоретическое знание”) - это одновременно и совершенный продукт познания; в свою очередь знание о явлениях (“эмпирическое знание”) всегда аморфно. Однако реальная жизнь сложнее, и отмеченные совпадения выдерживаются отнюдь не всегда, так что в общем случае было бы удобнее опираться на какие-то более простые исходные концептеры.

Обращу ваше внимание на пример еще одной распространенной разновидности понятийных комплексов. Во многих случаях в познании фигурируют не просто отображения некоторых объектов, являющиеся нейтральными когнитивными образами, но эмоционально окрашенные единицы. Например, есть понятие “лицо”, и есть понятие “рожа”; “маленький ребенок” и “малютка”; “мужчина” и “джентльмен” и т.п. Различие между такими понятиями нами улавливается вполне четко. Характерно, что подобные образования работают не только в обыденном познании. Скажем, “художественный образ представляет собой сложное единство изобразительного и выразительного начал” (курсив мой - А.К.), так что в нем “органически слито эмоциональное и интеллектуальное отношение художника к миру”. Но аналогичное сочетание фасетов естественно и для философского отображения мира. В самом деле, “мировоззрение - это совокупность взглядов, оценок, принципов, определяющих самое общее видение, понимание мира, места в нем человека и вместе с тем жизненные позиции, программы поведения, действий людей. ... В различных формах мировоззрений по-разному представлены интеллектуальный и эмоциональный опыт людей”.

Получается, что в принципе в разных сферах познавательной деятельности мы создаем различные конечные продукты. Но, тем не менее, в них угадывается и существенная общность в используемых формах отражения. Если обратиться к только что упомянутому случаю, то можно сказать, что данная ситуация наводит на мысль о существовании трех важных разновидностей знания. Прежде всего, стоит выделить его простейшие однородные формы, к которым допустимо отнести предметные когнитивные образы и оценочные когнитивные образы. К первым относится всякий продукт познания, нейтрально отображающий некоторую предметную сферу, т.е. в содержании которого не присутствуют аксиологические, оценочные признаки, характеризующие отношение когнитивной системы к отображаемому объекту, ее переживания по этому поводу. Примеры предметных понятий: яблоко, гора, ножницы и т.п. Когнитивные образы, содержание которых состоит лишь из аксиологических, оценочных признаков, естественно называть, как это сделано выше, “оценочными”. Иногда их называют “экспрессивными”. К примерам данного типа можно отнести такие понятия, как: благо, полезность, безобразность, красота и т.п. Наконец, сочетание в содержании понятийного комплекса признаков дескриптивного плана и оценочного плана ведет к тому, что за счет этого складывается сложный когнитивный образ, который оправданно выделить специально, как акцентированный когнитивный образ (“акцентированное понятие”). Таким образом, “художественный образ” и “мировоззрение” являются акцентированными понятийными комплексами, т.е. сложными отображениями, в которых наряду с другими, более характерными для каждого из них, фасетами существуют и общие фасеты, - конкретно, предметного и оценочного типа.

А ведь таких устойчивых понятийных комплексов сложилось очень много. В результате, при работе на наддисциплинарном уровне сталкиваешься в том числе с тем, что в разных областях знания функционируют свои жесткие многомерные когнитивные единицы. При всем желании их очень трудно или даже невозможно сопоставлять напрямую, хотя в последние годы подобная потребность все более и более обостряется. Именно в подобных случаях оказывается оправданным переход к оперированию с более сложными структурами знания типа понятийных комплексов. Обращение к ним позволяет решать следующие важные задачи:

2. Выход из ситуации предстандарта подразумевает в том числе и то, что должны быть выработаны правила создания вполне определенных и приоритетных по характеру типовых единиц знания, что предполагает развитие способности весьма точно идентифицировать возможные и желательные разновидности когнитивных образов. Это становится вполне развернуто реализуемым при переходе к описанию и анализу когнитивных образов именно как многомерных (многофасетных) образований.

Существование возможности для широкого варьирования значений фасетов на практике ведет к тому, что получающиеся когнитивные образы (как и отображаемые ими объекты) оказываются крайне разнообразными и отнюдь не всегда легко сопоставимыми. Это становится особенно трудным, когда в принципе единая исходная многомерная структура создает свои конкретные проявления за счет вырождения одних фасетов (которые в конкретных случаях могут обладать даже нулевым значением, т.е. быть “пустыми”) и гипертрофированного развития других. Так возникает, например, колоссальное множество “игр”, которое весьма трудно считать единым целым (уж очень внешне различны охватываемые объекты), но которое все же признается таковым

Итак, важным дополнением к традиционной картине познавательных процессов, сформировавшейся в рамках собственно гносеологических исследований, как представляется, должен стать образ “понятийного комплекса”. Естественным условием оперирования с такими образованиями должен быть учет многофасетности их содержания. Соответственно при работе с различными понятийными комплексами и понятиями необходимо контролировать их сопоставление прежде всего по признакам, относящимся к одинаковым фасетам. За счет отличия значений по этим фасетам или из-за несходства состава фасетов одно и то же предметное содержание выглядит в разных сферах познавательной деятельности совсем не родственным. Так появляется весьма существенное затруднение для интеграционных процессов, свойственных современной науке, а также серьезное препятствие для нормальной междисциплинарной трансляции знания.

Особый интерес вызывает то обстоятельство, что в функционирующих в научном познании понятийных комплексах угадывается повторяемость весьма ограниченного по объему набора некоторых первичных, базовых измерений-фасетов. Выявление таких исходных измерений, наблюдающихся у самых разных понятийных комплексов, т.е. характеризующих глубинную структуру того, что собственно и понимается как “понятийный комплекс вообще”, создает любопытные перспективы. Получается, что в многообразие встречающихся когнитивных форм можно внести продуктивную обозримость, задавая некоторую общую систему координат для сопоставления самых разнообразных продуктов познавательной деятельности.

Как оказывается, любой понятийный комплекс необходимо изучать, имея в виду обязательное существование у него следующих измерений и их конкретных проявлений:

1. Полнота воспроизведения содержания объекта.

2. Уровень эксплицированности образа.

3. Принципиальность отображаемого объекта для понимания других объектов.

По данному признаку в познании выделяются “узловые” и неузловые” понятия.

4. Уровень развитости объекта, учитываемый в понятии.

5. Наличие в знании “входных” и “выходных” характеристик.

Когнитивные образы встречаются в двух отчетливых формах: как “ориентированные” и “неориентированные” понятия.

6. Степень соответствия структуры объекта структуре образа.

Этот признак позволяет учитывать существование “топографированных” и “строчных” понятий.

7. Степень привнесения в знание особенностей самой когнитивной системы.

Соответственно знание может выступать как в “поляризованной”, так и в “неполяризованной” формах.

Набор из 7 измерений понятийных комплексов и порождаемых ими разновидностей понятий пока приведен для того, чтобы сделать вполне обозримой общую картину типовой многофасетности. Возможно, число базовых измерений понятийных комплексов больше, чем в приведеном перечне. Возможно, также, что какие-то из выделенных измерений могут быть совмещены. Это покажут лишь будущие исследования. Но в целом, как представляется, следование этим ориентирам вносит полезную систематичность в работу с разнородным знанием, а именно этим все чаще приходится заниматься в последние годы многим исследователям.