Работающим выходом из создавшегося положения оказалось развитие единой последовательной модели структурирования научного знания, прежде всего, естественно, опирающейся на известные общеметодологические наработки на этот счет, но, кроме того, более полно учитывающей конкретные реалии современной познавательной деятельности. Если говорить о главных особенностях излагаемой далее модели, то можно отметить следующее:

2. Элементы модели рассматриваются как те концептуальные узлы, которые и требуют фиксирования с помощью адекватной, ясной и однозначной терминологии. При этом важным условием корректировки сложившейся номенклатуры является придание всем используемым терминам согласованного характера. В необходимых случаях для преодоления неоднозначности реально функционирующих терминов отдельные важные смыслы пришлось дистанцировать явным образом, причем обнаруживаемый таким образом дефицит языковых средств преодолевался введением новых терминов. Иначе говоря, при построении представляемой далее модели в полной мере учитывался опыт науковедов, свидетельствующий, что “новый термин с четко определенным и строго фиксированным значением часто оказывается лучше старых терминов, которые, как правило, многозначны, употребляются в различных смыслах, что затрудняет их понимание и оказывает неблагоприятное влияние на развитие самой научной дисциплины”.

Анализ показывает, что изложение затрагиваемого круга представлений лучше всего начать с задания такой исходной категории как “знание”. В данной работе под знанием понимается продукт отражательных процессов, сохраняемый во времени и предназначенный для формирования управляющих воздействий человека. На практике, говоря о знании, пользуются также такими в своем существе совпадающими терминами, как “информация” (в смысле “социальная информация”), “сведения”, “данные”, опыт”. Уточню суть ряда основных элементов приведенного определения, которые в ином случае могут быть истолкованы не вполне адекватно.

Прежде всего полезно разъяснить подразумеваемую трактовку отражательной природы знания. Как известно, обычно под отражением понимается процесс и продукт воспроизведения особенностей одних объектов в особенностях других объектов. В этом смысле специфика знания как итога именно отражательных процессов изначально состоит в том, что оно интересно в конечном счете не само по себе, но как представитель другого объекта, как его заместитель. За счет этого мир для тела каждого субъекта-носителя знания как бы удваивается: оно, во-первых, имеет дело с самими отражаемыми объектами, и, во-вторых, с множеством отображений этих объектов, т.е. с миром знания.

Наконец, когда говорят об отражательных процессах в обществе (в общем случае охватывающих и психическую жизнь отдельных индивидов), подразумевают естественность актов “активного отражения”, при которых могут формироваться новые компоненты знания за счет комбинирования и преобразования уже имеющихся компонетов без взаимодействия с внешним миром. Таким образом появляются научные гипотезы, прогнозы, знание о прошлом, таким же образом создаются сказки и их герои вроде русалок, леших и оживших игрушек. Необходимо подчеркнуть, что все эти продукты отражательной деятельности в рамках данного определения могут рассматриваться как формы именно знания, поскольку в исходном определении нет специального признака, сразу же отграничивающего в продуктах отражательной деятельности только то, что истинно или неистинно, подтверждено или гипотетично, наблюдаемо или фантазийно. В данном случае решающим оказывается лишь то, что есть некоторая специфическая онтологическая реалия, которую мы называем “знанием”, и которая явно отличается от других онтологических реалий. О том, что подобное явное разграничение вполне представлено в науке свидетельствуют встречающиеся замечания такого рода: “Информация есть информация, а не материя и не энергия ...”.

Следующий важный признак знания - это его предназначенность для формирования управляющих действий человека. Таким образом подчеркивается то, что в качестве знания рассматриваются продукты не любых отражательных процессов (которые происходят, как известно, и в неорганическом мире), но именно те, что формируются под направляющим влиянием человеческой деятельности и интересов человека. В этом смысле знание имеется и создается в том числе и в электронных информационных системах. В этом же смысле знание содержится даже в невостребованных книгах, пылящихся в дальних углах публичных библиотек, или в публикациях на непонятном для меня языке. Принципиально то, что изначально и в конечном счете создание подобного рода продуктов отражательных процессов ориентировано на реализацию, удовлетворение каких-то человеческих потребностей. Такая соотнесенность далеко не всегда просматривается непосредственным образом, прямолинейно, но в своей основной массе знание создается все же с ожиданием, что оно общественно полезно, т.е. позволяет или позволит человеку и обществу лучше организовать свою жизнь и деятельность.

Жизнь, конечно, сложна, так что, разумеется, далеко не все получаемые знания оказываются реально полезными или реально включенными в информационный кругооборот. Соответственно для общности лучше говорить не об “использовании” продуктов отражения как признаке знания, но об их “предназначенности для использования”. Но в любом случае при определении знания в первую очередь корректно исходить из того, что “нормальное” знание - это именно полезная и используемая обществом информация. Все иные случаи его бытования - это случаи “вырожденные”, исходить из которых при формировании понятийного состава науки (что встречается), как представляется, некорректно.

Сделаем следующий шаг. Обратим внимание на то, что знание, как продукт отражательных процессов, в целом выступает в двух принципиально различных формах.

Как известно, элементы аналитического знания всегда выступают в тесном единстве с фиксирующей их и представляющей вовне вещной оболочкой - словом или иным знаком: “мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия ... “. Именно получающееся таким образом аналитическое знание обычно расценивается как материал, вовлеченный в теоретическую деятельность.

Аналитическое знание рождается в ходе и за счет проведения определенных разграничительных линий в континууме знания. Этим занимается наше сознание, кристаллизующее из сферы подсознательного отдельные информационные единицы, поэтому такое знание является совсем не буквальным “слепком” с реального полного опыта, но его тем или иным упрощением, ограничением: “Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов. Поэтому процесс перехода от мысли к речи представляет собой чрезвычайно сложный процесс расчленения мысли и ее воссоздания в словах”.

Зачастую это вполне допустимо и безболезненно, т.к. в реальном мире существует множество объектов с весьма резкими и четкими границами, что и оправдывает существование аналитической формы познавательной деятельности. Но это все же упрощение, которое резко сказывается, например, при исследовании “размытых” объектов (т.е. объектов с нечеткими границами и характеристиками), или при переходе развивающегося познания к более тонкому осмыслению изучаемого круга явлений.

Суммативно можно сказать, что аналитическое знание представляет собой множество разномасштабных когнитивных единиц, к особенностям которых можно отнести следующее:

1. Они распознаваемы как целостные образования;

2. В процессе познания такие единицы выступают как самостоятельные и самоценные объекты, с которыми оперирует когнитивная система;

3. Всякий компонент аналитического знания рассматривается или как воспроизведение в знании некоторого реального объекта, или как продукт творческой деятельности сознания, создающей “прообраз”, т.е. знание о возможном объекте;

4. Каждая подобная единица знания фиксируется с помощью тех или иных знаковых средств;

5. Содержание отдельных единиц аналитического знания обычно представляют с помощью выделения множества элементов, называемых “признаками”, оперирование с которыми позволяет сопоставлять компоненты знания между собой и выявлять их сходство, отличие, соподчиненность и т.п.

Обратите внимание, в приведенном перечне не упоминается термин “понятие”. Это совсем не случайно. Дело в том, что к понятиям принято относить не все когнитивные образы, но лишь те из них, которые рассматриваются как обладающие вполне определенной дополнительной характеристикой - общностью: “Понятие как форма (вид) мысли, или как мысленное образование, есть результат обобщения предметов некоторого вида и мысленного выделения соответствующего класса (множества) по определенной совокупности общих для предметов этого класса ... признаков”. То есть, такие образы обязательно соотносятся с несколькими иными объектами и определяются именно через взаимоотношение с ними.

Итак, в познании функционируют просто “когнитивные образы” (как любые “кванты” знания).

Хотелось бы обратить внимание и на следующее. Фактически к понятиям (образам-понятиям) полезно отнести всю совокупность стереотипных “атомов” современной познавательной деятельности, которые сегодня выражаются с помощью целого набора терминов: “общее представление”, “общий образ”, “концепт”, “общая картина”, “общий портрет”, “идеализированный объект”, “абстрактный объект”, “теоретический конструкт”, “общая схема” и др. Конечно, с каждым из этих терминов увязано не только то содержание, которое задается приведенным выше толкованием понятий как специфических когнитивных образов. Но в данном случае принципиально то, что прежде всего они обладают перечисленными выше признаками именно когнитивных образов-понятий. Следовательно, создается возможность упрощения познавательной практики за счет явного сближения сходных терминов.

Иногда такое сходство выражено не очень явно. Однако изучение вопроса показывает, что номенклатура, используемая для описания познавательной деятельности, находится в состоянии “дрейфа”. Тогда движению терминов можно в определенной мере помочь с помощью вполне целенаправленной корректировки действующей номенклатуры науки.

Например, в отечественной логико-методологической и психологической литературе вроде бы существует достаточно отчетливо сформулированное понимание того, что есть “понятие”, и что есть “представление”. Обычно они рассматриваются как качественно различные образования. Причем понятие в этом случае выступает как своеобразное смысловое ядро соответствующего аморфного представления. Однако похоже, что сегодня естественнее не следовать сложившейся традиции и перейти к несколько иной трактовке их соотношения, в рамках которого “представление” удобнее рассматривать как терминологический эквивалент “когнитивного образа”. “Понятие” же лучше интерпретировать как вполне определенную конкретизацию такого когнитивного образа, получаемую за счет учета дополнительного признака - общности. Почему я считаю это возможным? Потому, что наряду с, так сказать, производственной необходимостью, есть ряд других оснований, подтверждающих допустимость определенной коррекции практики использования терминов “понятие” и “представление”:

1. Если подойти к этому вопросу исторически, то можно обнаружить, что авторы многих классических сочинений по теории познания и логике вполне успешно излагают все свои соображения без подобного различения, пользуясь единым термином (скажем, “идея” или “созерцание”). Иначе говоря, использование терминов “понятие” и “представление” исторично и вполне может меняться.

В силу сказанного, далее при упоминании “понятий”, “образов”, представлений” и т.п. будет подразумеваться только то их содержание, которое задается приведенным выше моим определением. Причем с учетом особой важности этого типа когнитивных образов для теоретического познания, далее все рассуждения разворачиваются в основном вокруг именно понятийного знания.

Как уже подчеркивалось, функционирование понятийного знания непосредственно связано с использованием специальных материальных объектов - “знаков”, “слов” и т.п., выступающих основой внешнего, общественного существования знания, подобно тому, как это осуществляется у отдельных индивидов с помощью внутренних нейро-физиологических процессов. Поэтому для создания должной ясности в последующих рассуждениях, полезно сразу уточнить содержание и ряда важнеших понятийно-терминологических единиц семиотического ряда.

Исходной категорией семиотики является “знак”. При самом общем встречающемся толковании природы знаков к таковым относят любые доступные для восприятия материальные объекты, выступающие для познавательной деятельности представителями, заместителями каких-то других объектов. В этом смысле явление оказывается знаком сущности, а, скажем, некоторые сегодняшние погодные особенности могут быть приметой (знаком) надвигающихся метеорологических перемен. Определенная проблема состоит в том, что чаще всего под знаком подразумевают все же несколько более специальный случай заместительства. Соответственно представленное общее понимание “знака” лучше выражать с помощью параллельно используемого и эквивалентного термина “признак”, - например, говорить, что “признак выступает как проявление сущности соответствующего объекта”.

Следует сразу оговориться, что современная познавательная практика допускает очень свободную трактовку того, что может рассматриваться как текст. В первую очередь это проявляется в отказе считать таковым лишь письменный текст. Сегодняшний текст может выглядеть как произведение изобразительного искусства, как спектакль, инженерное сооружение и т.п. В этом же широком смысле в качестве текста может рассматриваться и отдельный молчащий человек, которого, как уверяют многочисленные современные издания, можно “читать как книгу”.

В ходе отображения мира наука формирует свой понятийный состав, ориентируясь прежде всего на распространенные (“типичные”) и достаточно четко различаемые объекты. Так создаются нормальные, стандартные понятия, выступающие главными опорами познания. Содержание таких понятий составляют характерные признаки соответствующих явлений, в идеале - их существенные признаки. Если же в исследовательской практике возникает необходимость работы с объектами, у которых один или несколько характерных признаков “нормального” (т.е. исходного) объекта не представлены, то такая ситуация и означает встречу с его вырожденными разновидностями. Использование единого термина в отношении вроде бы очень различных ситуаций (нормальных и вырожденных) вполне оправдано, т.к. лучше рассматривать их в естественной взаимосвязи, “перетекаемости” друг в друга, с одновременным подчеркиванием однако, что отображаемые таким образом формы все же не вполне равноправны в отношении применимости исходного понятия.

Второй смысл, связываемый с термином “знак” (т.е. включение в его содержание и знакового конструкта, и фиксируемого им понятия), видимо, лучше трактовать несколько не так, как это делается обычно. Источником представления о двойственной природе знака, как уже отмечалось, является осознание факта, что обычно в нашей познавательной деятельности мы учитываем знак в неразрывной связи с выражаемым им понятием. Такую практику продуктивнее интерпретировать как особый тип функционирования знания и языка, который я буду называть “концептерным”.

Речь идет о том, что чаще всего мы работаем с очень своеобразными когнитивными образованиями, которые, вообще говоря, не являются ни знаковыми конструктами, ни понятиями, а их конгломератом, целостностью, в которой не различаются эти две в принципе нетождественные составляющие. Такие образования естественно называть концептерами, т.е. целостностями, включающими в себя одновременно и “концепты” (иначе говоря, понятия), и связанные с ними “термины”. Внешне они проявляются таким образом, что в соответствующих текстах перестают различаться термины “понятие” и “термин”, и они свободно используются как эквиваленты. Типичным выражением такой познавательной практики можно считать фразу типа: “В дальнейшем, при отсутствии особых оговорок, слова “термин”, “понятие” и “абстракция” будем употреблять как синонимы”. Приведенное высказывание взято из серьезного издания, поэтому не должно рассматриваться как неряшливость или некомпетентность. Оно является нормальной констатацией существования вполне определенного и очень привычного для нас типа познавательной деятельности. Реальная проблема заключается однако в следующем.

Концептерные структуры хороши и допустимы в спокойные и устойчивые, “нормальные”, периоды развития науки. Но как только наука подходит к некоторой поворотной точке, к излому, рубежу в своем изменении, так концептерное представление знания становится настоящим тормозом, т.к. маскирует возникшие многочисленные дисбалансы между понятийным строем науки и ее номеклатурным оформлением. Из-за привычности и прочности работы именно с концептерами сознанию бывает весьма сложно настроиться на более трудоемкий осознанный автономный контроль одновременно и знаковых конструктов, и обозначаемых ими смыслов. Когда такое осознание все же происходит, исследователи попадают в те самые ситуации предстандарта, которые составляют главный предмет внимания в данной книге.

Все выше сказанное позволяет теперь перейти к дальнейшему описанию встречающихся ситуаций предстандарта и представить их основную типологию.

Анализ показывает, что рассматриваемые явления правомерно и целесообразно группировать на основе учета следующих основных признаков:

1. Вид нарушения изоморфизма между планом выражения и содержательным планом знания (избыточный параллелизм знаковых конструктов или их дефицит, выраженный в использовании одного и того же знакового конструкта для выражения нескольких важных смыслов).

Переходя к представлению основных измерений, по которым целесообразно типологизировать встречающиеся ситуации предстандарта, полезно сразу отметить, что реальное многообразие таких ситуаций порождается сочетанием вариаций по всем рассматриваемым далее признакам.

Хорошо известными случаями недистанцированности являются активно изучаемые лингвистикой омонимия и полисемия, т.е. многозначность слов. Поэтому анализ знаковых кентавров не должен отрываться от этих традиционных и плодотворных исследований. Введение нового терминологического аппарата обусловлено простым желанием иметь удобный инструментарий для описания и анализа более общего круга ситуаций, чем это учитывается при обычном рассмотрении омонимии и полисемии.

Разрешение проблем рассматриваемого типа происходит на основе выявления отдельных смысловых блоков, связанных с кентавром, и последующего закрепления важнейших из них с помощью самостоятельных монотермов (т.е. терминов с единственным значением), или, в более общем случае, с помощью знаковых моноконструктов. Операция преобразования знакового кентавра в набор моноконструктов называется дистанцированием разных смыслов.

Примеры ситуаций представленного типа:

1. “Самые основные понятия в описании тепловых явлений это - температура и теплота. В истории науки потребовалось чрезвычайно много времени для того, чтобы оба эти понятия были разделены, но когда это разделение было произведено, оно вызвало быстрый прогресс науки”.

2. “Противоречие классического дарвинизма в понимании прогрессивного развития было разрешено путем учета противоречивости и относительности всякого развития в природе ( ... ), расчленения в связи с этим неопределенного понятия прогресса “вообще” на ряд взаимосвязанных, но лежащих несколько в разных плоскостях понятий (А.Н.Северцов, Дж.Хаксли, Н.К.Кольцов)”.

Естественным завершением процеса совмещения знаковых конструктов может считаться преодоление терминологической избыточности на основе отбора в когнитивном семействе одного или нескольких знаковых конструктов в качестве приоритетных для использования. Знаковый конструкт, выбираемый в ходе такой операции в качестве приоритетного, будем называть нормативным знаковым конструктом.

Очевидно, что в целом стандартизация номенклатуры науки, т.е. выработка уточненной, однозначной и приоритетной терминологии для определенной области познавательной деятельности, включает в себя, во-первых, дистанцирование одних знаковых конструктов, и, во-вторых, совмещение и редуцирование других. Соответственно на практике более частные операции (дистанцирования и совмещения) можно для удобства упоминать и с помощью общего родового термина “стандартизация”.

Как и в случае с недистанцированными предстандартами, при анализе проблемы параллелизма прежде всего целесообразно подчеркнуть ее связь с хорошо известной проблемой синонимии. В этом сопоставлении важнее видеть сходство обсуждаемых тем, а не то, что мной введена некоторая дополнительная терминология. Причины для нововведений, как и в первом случае, вполне прагматичны. Во-первых, хотелось иметь под рукой точно определенную лексику. Во-вторых, новые термины помогают анализировать проблему паралелизма в общем виде, реально желательном для максимально продуктивного оперирования с массивом современного научного знания.

Теперь вновь о сути дела. Проблема параллелизма терминологии состоит в том, что в познавательной деятельности возникают многочисленные “шумы” из-за переизбытка знаковых конструктов. Порождаются барьеры непонимания, основанные главным образом на различии используемого терминологического инструментария, персонифицированной символики и т.п.. На поддержание такой ситуации активно работает типичный для предшествующего периода познания аналитизм, профессионализация мышления, ведь развитие области знания происходило на основе выполнения все более тонкой профессиональной работы. Соответственно при оценке встречающихся терминов и понятий считаются важными отличающие их нюансы, но не явная близость. В подобных случаях очень характерны высказывания типа:

1. “Зачастую понятия “философия науки”, “логика науки”, “методология научного исследования” и “гносеология” применяются для обозначения полностью совпадающих или частично пересекающихся проблем. Хотя я не думаю, что разграничение значений этих понятий может быть совершенно жестким, установленным раз и навсегда, следует все же попытаться наметить некоторые демаркационные вехи”. (Курсив мой - А.К.)

2. “Теоретические положения в той или иной науке высказываются относительно определенных понятий (в методологии науки используются также термины: “абстрактные объекты”, “идеализированные объекты”, которые при строгом логическом анализе можно отличить от понятия)”. (Курсив мой - А.К.)

3. “Типология может либо непосредственно основываться на понятии типа как основной логической единице расчленения изучаемой реальности, либо использовать иные логические формы. Это, во-первых, классификация, цель которой сводится к построению иерархических систем классов и их подклассов на основе некоторых признаков, не свойственных самим объектам (название, число) или присущих им; во-вторых, систематика, предполагающая максимально полную и расчлененную классификацию данного множества объектов с фиксированной иерархией единиц описания; в-третьих, таксономия, в рамках которой специально исследуются и обосновываются принципы рациональной классификации и систематики. Хотя границы между всеми этими формами в значительной мере условны и применение той или иной из них в определенных областях знания в большой мере зависит от исторических традиций ( ... ), тем не менее типология по существу выступает как теория и язык таксономии, а последняя, в свою очередь, толкуется как обоснование систематики, анализ ее языка”. (Курсив мой - А.К.)

Итак, важной предпосылкой возникновения параллелизма оказывается трудность оценки того, что же является более существенным: различающие тонкости или общее смысловое ядро содержательных планов сопоставляемых знаковых конструктов. В идеале такие надежные ориентиры может дать только построение теории соответствующей области явлений. Тем не менее на практике подобную задачу зачастую приходится решать в менее идеальном варианте, сознательно идя на создание того или иного укрупненного, а значит и огрубленного представления интересующей области знания.

В последние десятилетия подобного рода операции стали очень типичными для разного рода информационно-поисковых систем. Для удобства поиска требуемой информации ее стали описывать укрупненно, с помощью выделения обозримого набора специальных наиболее важных для определенной области знания терминов. Последние пока получают разные названия: “дескрипторы”, “ключевые слова”, “термины индексирования”, “идентификаторы” и др. Легко видеть, что когда я говорю о “нормативных знаковых конструктах” (или просто, скажем, о “нормативных терминах”), то подразумеваю в своем существе то же самое, что имеется в виду в приведенном перечне.

Хотел бы обратить внимание на то, что только что приведенный перечень эквивалентов, а также уже представлявшиеся ранее аналогичные перечни (например, в связи с обсуждением природы понятия) можно и следует квалифицировать как упоминавшиеся выше “когнитивные семейства”. Думается, что собирание обычно разрозненных знаковых конструктов в единые семейства (т.е. их “совмещение”) является очень полезной и необходимой фазой в историческом становлении и развитии той или иной области знания. Во-первых, это обеспечивает концентрацию сил на наиболее важном. Во-вторых, за счет того, что параллельные конструкты до объединения развивались автономно, с каждым из них могут быть связаны свои значимые элементы содержания. При совместном рассмотрении конструктов в пределах единого семейства может высветиться более адекватная и полная картина главного явления. В-третьих, увидеть параллелизм, это значит создать канал для трансляции знания из более развитых областей в менее развитые. Именно в силу данных обстоятельств работа по сведению терминов в когнитивные семейства весьма распространена и в настоящее время их упоминание может встретится под самыми разными названиями: “синонимичные ряды”, “классы условной эквивалентности”, “смысловые семейства”, “смысловые гнезда”, “кластеры ключевых слов” и т.п.

Несколько слов необходимо сказать и о знаковых конструктах-дублерах. Как свидетельствует практика научного познания, появление дублеров - это вполне обычное событие, причем такое, что этот тип параллелизма может допускаться и после стандартизации соответствующей области знания. Скажем, поскольку “не всегда достижимо то, что все химики согласятся использовать какое-либо одно, пусть и самое удачное название, международные Комиссии закрепляют альтернативные названия как равноправные”.

Можно привести и конкретный пример функционирования дублеров, связанный, скажем, с открытием гипотетичной возможности существования ультраплотных устойчивых образований во Вселенной, которые при очень компактных размерах могут скрывать колоссальные количества материи. Так получилось, что “в честь Планка, впервые указавшего на эти параметры из соображений размерности, один из авторов (К.П.Станюкович) называет соответствующие им частицы планкеонами. А.А.Марков, рассмотревший такие частицы независимо от К.П.Станюковича, называет их максимонами”. Очевидно, что таким образом сложилась деликатная ситуация, разрешение которой, видимо, допустимо предоставить естественному течению событий. В этой ситуации имеется по крайней мере тот большой плюс, что появившиеся термины всеми адекватно оцениваются именно как дублеры, т.е. как одинаково применимые.

Завершая представление двух ключевых для понимания ситуаций предстандарта их разновидностей, целесообразно для полной ясности заметить, что операции дистанцирования знаковых конструктов и их совмещения осуществляются в русле общей деятельности по “стандартизации” номенклатуры науки. Под стандартизацией в этом случае подразумевается познавательная деятельность, направленная на устранение неизоморфизма, рассогласований между планом выражения знания и его содержательным планом.

Причина специального выделения этих разновидностей ситуаций заключается в том, что в науке встречаются и те, и другие, и это надо иметь в виду. Если не помнить об этом, то можно долго ожидать выявления глобальных дисбалансов в номенклатуре и постоянно спотыкаться о менее заметный, но важный локальный предстандарт. И наоборот, расщелкивая единичные предстандарты, полезно помнить, что нормальная и перспективная номенклатурная работа по-настоящему продуктивна лишь при добротной отработке всего терминологического инструментария области знания. В качестве уже упоминавшегося примера единичного предстандарта можно упомянуть дистанцирование “температуры” и “теплоты”. Пакетный вариант был представлен, скажем, при изложении исторического опыта химии и биологии.

В качестве вполне характерных и остающихся пока актуальными предстандартов отмеченных типов можно привести следующие случаи:

1. Пакетная ситуация предстандарта: “Но в психологии разноголосица, выражающая богатство идей и путей решения задач (которая, если она в меру, просто необходима для развития науки), усугубляется бытующей понятийной и терминологической нечеткостью. Уж если продолжать сравнение, то можно сказать, что строители советской психологии, стремясь к единой цели, хотя и понимают друг друга, но чаще с помощью “научного жаргона”, чем строго определенных общепризнанных научных терминов и их систем; их язык зачастую еще не подчинен грамматике их науки и не обобщен в систему едино понимаемых научных понятий”.

Похоже, что философы совсем не оригинальны в своих проблемах.

Смысл выделения этих разновидностей ситуаций предстандарта заключается в следующем. Если исследователь работает в пределах некоторой сложившейся науки, то ему сравнительно легко передвигаться по общему полю знания данной науки в силу своей профессиональной принадлежности. Во всяком случае физик будет оставаться физиком и чувствовать себя на своем месте при очень широкой вариации своих исследовательских интересов. Забираться же в социологию физику-профессионалу может показаться весьма неудобным, - ведь и здесь требуется должная компетенция. Тем не менее, порой возникают сложности как раз на стыках различных областей науки, и это вынуждает выходить за пределы уверенной работы и оперировать с очень разнохарактерным, аморфным, только формирующимся массивом знания.

Следует выразиться даже более определенно. Наддисциплинарные ситуации выделяются мной в значительной мере под влиянием реалий современной науки, в которой все больший вес начинает приобретать проблема сопоставления очень разных традиционных систем знания. Над физикой, химией, биологией, социологией и другими традиционными специальными науками к настоящему времени сформировался мощный массив знания, состоящий из кибернетики, системологии, синергетики, философии, математики и других аналогичных им подсистем науки общего характера. К сожалению, они еще не замечаются как единое целое и не выделяются подходящим термином, о чем пойдет речь в следующих разделах книги. Но реально возникла новая сфера познавательной деятельности, которая заслуживает специального внимания и иного типа подготовки и работы, нежели деятельность в традиционных рамках.

Примеры рассмотренных разновидностей ситуаций предстандарта:

1. Единичный параллелизм в социологии: “Выражение “американская элита” - это выражение, вызывающее целый ряд путанных и путающих ассоциаций. И все-таки, когда мы слышим или сами употребляем такие слова, как “высший класс”, “денежные тузы”, “большая обойма”, “клуб миллионеров”, “великие мира сего”, мы чувствуем, хотя бы и смутно, что смысл этих слов нам понятен, и часто он нам действительно понятен. Но мы сплошь и рядом не связываем каждый из этих образов с остальными; мы не прилагаем усилий, чтобы создать в нашем воображении связную картину элиты в целом. Даже тогда, когда мы пытаемся сделать это - что случается очень редко, - мы обычно приходим к заключению, что в действительности, так же как в нашем представлении, имеется не одна элита, а множество, и что они фактически не связаны друг с другом. Нам следует понять, что наше мнение, будто элита не представляет собой единого целого, возникающее тогда, когда мы пытаемся рассматривать ее как нечто целое, является, возможно, лишь следствием недостаточной точности нашего анализа и недостаточной силы нашего социологического воображения”.

2. Наддисциплинарный параллелизм: “Что в сетевых задачах огорчает и приводит в замешательство, так это отсутствие единой терминологии. ... Вершина, точка, узел, скрещение, применяющиеся для обозначения одной и той же вещи, и большой словарь псевдоботанических названий - дерево, лес, цветок, ветвь, лоза - навряд ли представляют собой приятное зрелище”.

ПРОСТЫЕ И СИСТЕМНЫЕ СИТУАЦИИ ПРЕДСТАНДАРТА. До сих пор обсуждались ситуации предстандарта, которые зачастую без особых проблем можно описывать с помощью терминов синонимии или омонимии. Когда мы имеем дело с обычными распространенными терминами, это действительно нормально срабатывает, и тогда важно даже не то, как описывать разного рода дисбалансы между содержательным планом знания и его планом выражения, но просто обеспечение целенаправленного отслеживания этой стороны жизни науки. Однако встречаются и иные случаи, когда приходится судить о “синонимии” и “омонимии”, например, отдельных символов. Так, “в математической литературе мы можем найти по крайней мере три обозначения для умножения, по крайней мере четыре обозначения для производной и т.д.”. Еще более впечатляюще то, что можно встретить параллелизм или недистанцированность целых подсистем науки (теорий, отдельных наук). Тогда становится отчетливо заметным, что в пределах методологического анализа науки удобнее пользоваться все же не терминами “синонимы” и “омонимы”, но более общими знаковыми конструктами. Именно с учетом этого обстоятельства полезно ввести следующее разграничение.

Введение представления о системных предстандартах призвано привлечь внимание к тому факту, что обсуждаемые особенности динамики понятийно-терминологического состава науки просматриваются не только в отношении отдельных компактных сгустков знания и выражающих их терминов, но и в отношении солидных массивов знания и фиксирующей их терминологии. Вообще говоря, это нетривиальная постановка вопроса, хотя, как показывает соответствующий анализ, вполне правомерная. Пока же, даже для обсуждения самой возможности выделения такого рода ситуаций предстандарта введение термина “системный предстандарт” кажется вполне оправданным.

Кстати сказать, проблема разрешения системных предстандартов не столь уж экзотична, и своеобразным образом решается, например, при составлении многочисленных учебников и учебных пособий. В самом деле, как правило, в такого рода изданиях приводится только одна стандартизирующая подготовку понятийно-терминологическая конструкция, и оставляются за кадром другие. Поэтому школьники и студенты осваивают только дарвинизм (но не знают об антидарвинистских взглядах), изучают лишь модель конденсирующихся звездных образований (но не представляют концепцию В.А.Амбарцумяна о взрывном порождении галактик, звезд и планет). Стандартизация необходима, поэтому она и реализуется в том числе и довольно стихийным образом. Но здесь требуется все же определенная аккуратность, чтобы перетряска знания не происходила преждевременно, т.е. с отсечением каких-то иных, но перспективных возможностей.

В качестве примера системной ситуации предстандарта можно привести, скажем, следующий случай параллелизма: “В силу сложившихся традиций, связанных с различными истоками и историей развития этих дисциплин, кибернетика и теория систем отличаются скорее областями выбора конкретных предметов изучения и до какой-то степени характером используемого аппарата, чем подходом к исследуемым аспектам, целям и задачам исследования”. “... можно констатировать, что на основе такого общего понятия, каким является понятие системы, и на базе универсальных методологических представлений происходит интенсивный процесс интеграции двух независимо возникших научных направлений - кибернетики и теории систем”.

В обсуждаемой связи полезно напомнить и известный случай появления теорий-дублеров в математике: “... анализ бесконечно малых возник почти одновременно в двух разных, независимых друг от друга формах. Первой по времени изобретения была ньютонова теория флюксий. Однако первые публикации по математическому анализу были посвящены другому виду исчисления - исчислению дифференциалов”. “По-видимому, Ньютон и Лейбниц открыли свои формы исчисления независимо друг от друга. Оба опирались на опыт многочисленных предшественников, в котором накопилось достаточно предпосылок для их открытий. Оба отразили, исходя из разных посылок, общую потребность науки в анализе бесконечно малых. Ньютон, видимо, добился успеха раньше. Лейбниц - несколько позже. Однако приоритет в публикации, преимущества в удобстве алгоритмов и символов, заслуги в активной пропаганде нового исчисления принадлежат Лейбницу”. Кстати сказать, авторами математического анализа были выработаны очень разные знаковые “пакеты”, и лишь со временем доминирующими стали знаковые конструкты (т.е. термины и символика) Лейбница как более удобные.

Познавательная деятельность порождает системные предстандарты и недистанцированного типа. Так, “Г.Риккерт утверждал, что существуют три значения термина “философия истории”: всеобщая история, учение о принципах исторической жизни и логика исторической науки. Это, по существу, три различные, но взаимосвязанные и взаимообусловленные науки”.

Анализ показывает, что такой конгломерат знания было бы продуктивнее разделить на два самостоятельных информационных массива. В один из них стоило бы собрать знание об историческом бытии социальных объектов, которое может воспроизводиться как в своей индивидуальности, так и в закономерных чертах. Как раз подразумевая именно это, историки и методологи часто говорят об “историографии” и “историософии” (“теоретической истории”, “теории исторического процесса”). Второй массив знания в таком случае объединил бы вполне естественным образом всю информацию об общих закономерностях познавательной деятельности историков, что обычно считают предметом заботы специфической “исторической эпистемологии”.

Допускаю, что сложившаяся ситуация внешне совсем не мешает специалистам в области философии истории, так что им недосуг заниматься перекраиванием привычных устоев. Но наука в целом в этом случае все же проигрывает, как впрочем, и само обществоведение. Дело в том, что сегодня все более активизируется панорамная, наддисциплинарная работа, требующая опоры на какие-то единые и четкие каноны, в том числе организации знания. Одним из таких канонов оказывается четкое соотнесение отдельных систем знания с вполне определенными типами объектов или с вполне определенными предметными ракурсами объектов. В этом случае, с одной стороны, создается хорошая возможность нормальной трансляции полезной информации между областями науки, а, с другой стороны, в поле зрения исследователей формируется согласованная панорамная картина изучаемых объектов, позволяющая увидеть в них какие-то прежде незамечавшиеся особенности и закономерности. Видимо, нет необходимости объяснять, что отказываться от таких возможностей сегодня было бы крайне расточительным делом.

Итак, все вышесказанное позволяет утверждать, что ситуации предстандарта широко распространены и варьируются весьма разнообразным образом. Но в этом спектре их проявлений все же угадывается вполне определенная упорядоченность, создающая возможность выработки продуктивных методологических регулятивов.