В обычной исследовательской практике предполагается и в основном выдерживается взаимно однозначное соответствие (изоморфизм) между единицами содержательного плана науки (ее понятиями) и ее знаковыми единицами (словами-терминами). Если говорить более точно, то в нормальной, зрелой и спокойно развивающейся науке возникающие языковые трудности обычно разрешаются, так сказать, по ходу дела, не составляя большой и особой проблемы и не отвлекая на себя большого внимания. Однако, как показывает соответствующий анализ, в историческом движении научного знания бывают моменты, когда научное сообщество неожиданно прозревает и вдруг с удивлением осознает, что сложившийся терминологический строй науки (ее номенклатура) требует специального анализа и целенаправленного реформирования на систематической основе. Истоки и характер подобного рода ситуаций можно эскизно проиллюстрировать, скажем, следующим образом.

Если сближение взаимодействующих социумов продолжается и прогрессирует, то оно может доходить до степени мощной (стихийной или направляемой) интеграции культур. В итоге объединенному социуму приходится решать сложную проблему обеспечения нормального общения своего разноязычного населения и вырабатывать некоторые общие языковые стандарты, нормы, т.е. более или менее четкие приоритеты в словоупотреблении. Какие-то слова и смыслы становятся доминирующими, остальные оттесняются на определенную периферию языковой практики. И тогда происходит весьма знаменательное событие - рождается общенациональный литературный язык и сопутствующие ему диалектные языковые формы.

Принципиальное значение имеет то обстоятельство, что явления, аналогичные представленному выше (т.е., во-первых, возникновение вавилонского столпотворения в использовании терминологии и, во-вторых, последующее преодоление возникшего хаоса на основе выработки некоторых общих языковых норм), в полной мере просматриваются в историческом движении науки, периодически возникая то в одних, то в других ее областях. Между тем, как это не парадоксально, сам факт такой распространенности подобного рода ситуаций пока не осознан научным сообществом и еще не воспринимается как вполне типичный и важный феномен, обладающий достаточно определенными характерными особенностями. А что если отнестись к нему всерьез? Тогда можно увидеть, что речь идет о примечательном и своеобразном явлении в разворачивании научного знания, о явлении, которое достойно того, чтобы быть специально зафиксированным, изученным и учитываемым в общеметодологической модели динамики научного познания.

Чтобы показать типичность подобной ситуации, приведу ряд высказываний, говорящих о столкновении исследователей в общем с одной и той же проблемой, хотя и в весьма различных областях знания:

1. Неопределенность языка свойственна “подавляющему большинству разделов геологической науки, где, как указывают многие ученые, язык является чрезвычайно “мягким”, а поэтому в тектонике (науке о земле) есть термины, обозначающие десятки различных понятий, существуют такие понятийно-терминологические системы, которые используются весьма узким кругом ученых, принадлежащих одной школе, или даже одним исследователем. Вследствие неточного, порою неправильного толкования используемой терминологии в геологии часто бывают бесплодные дискуссии. Такой терминологический “бум” сказывается на состоянии геологической науки, порождает трудности “вавилонской башни”, когда ученые говорят об одном и том же как бы на разных языках, не понимая друг друга”. “Определение предметов и терминов в геологии делается, как правило, нелогично. П.Ляфит (...) вполне обоснованно пишет о том, что в геологической терминологии царит “отвратительный беспорядок”. По мнению Э.Вегмана (...), выработка правильных терминов в геологии - важнейшая задача геологической теории. В “Геологическом словаре” (...), предназначенном для того, чтобы фактически быть энциклопедией современной науки о земной коре, имеется более тысячи терминов, определенных нелогично (...). Имеются ошибки всех мыслимых типов - и амфиболия, и полисемия, и тавталогия, и плеоназм, и абсурд, и даже сумбур, но главный его порок - некогерентность (...)”.

2. “Химики флогистического периода получили от своих предшественников - алхимиков и иатрохимиков - не только богатый запас фактических сведений о различных веществах, но и великое множество названий для их обозначения. Эти названия были длинны, трудны для запоминания и неудобны для произношения; одно и то же вещество имело по нескольку названий. Флогистики также немало способствовали этому номенклатурному хаосу. Например, во времена Лавуазье для сульфата меди существовало четыре названия, для карбоната магния - десять и для углекислого газа - двенадцать. Никакой системы в химической номенклатуре не было. Разобраться во всей этой путанице становилось все более и более трудным. Единичные попытки улучшить положение не давали ощутимых результатов”. В конечном счете группе химиков все же удалось успешно разрешить эту проблему, при этом было подчеркнуто: “Нас упрекали, когда мы опубликовали наш “Опыт химической номеклатуры”, в том, что мы изменяем язык, на котором говорили наши учителя, создавшие ему его славу и оставившие его нам в наследие; но упрекавшие нас забыли, что не кто иной, как Бергман и Макер, сами требовали этой реформы. Ученый упсальский профессор Бергман писал Морво в последний период своей жизни: “Не щадите ни одного неправильного названия: знающие всегда поймут, незнающие же прислушаются тем скорее”.”.

3. “... названия жанров создавались не в трудах ученых, в процессе их исследования, но возникали стихийно, в течение веков и тысячелетий, в разных странах, на разных языках, в среде самих творцов литературных произведений, их исполнителей, слушателей, читателей, а в более поздние времена - среди писателей и критиков разных литературных направлений. И, возникнув однажды в той или иной стране, некоторые из жанровых названий усваивались затем в других странах - в одних раньше, в других гораздо позже, обрастая при этом разными ассоциациями и употребляясь в разном смысле. ... Подобных примеров много. Из них следует, что нередко одним названием обозначались и обозначаются произведения разных жанров и, наоборот, один и тот же жанр получает в разных странах и в разные времена различные названия. Можно подумать, в литературе существует столько жанров, сколько у разных народов в разные исторические времена накопилось для них различных названий. Литературоведам следует заняться превращением стихийно возникших жанровых названий - одни из них отбрасывая, другие сохраняя - в научные термины с каким-то определенным, хотя бы и условным значением”.

К сожалению, терминологическая история науки или история современной научной номенклатуры еще, похоже, не написаны, поэтому ситуации предстандарта на данном этапе их осмысления допускают, конечно, только предварительную, эскизную реконструкцию. В этой связи тем не менее отрадно отметить, что трудности с привлечением подходящего историко-научного материала отчасти компенсируются наличием иной полезной информации. Изучение вопроса показывает, что в настоящее время наряду с опорой на имеющие отношение к делу данные по истории науки, значимым для анализа ситуаций предстандарта может быть обращение к следующим материалам: по стандартизации вообще, по информационно-поисковым системам, языкознанию, терминографии, семиотике в целом и семантике в особенности, по теории коммуникации, логике и методологии науки. Напомню содержательную направленность отмеченных областей знания.

Очень целенаправленно на проблемы языковых средств, применяемых в различных профессиональных областях деятельности, ориентирована работа в области терминографии. Главной задачей для нее считается подготовка терминологических словарей, что не сводится к пассивному собирательству, а является серьезной работой по систематическому представлению терминологии, описывающей разнообразные предметные сферы. Здесь накоплен очень хороший опыт описания и упорядочения встречаемой в документации терминологии, ценность которого вполне осознана странами с быстро развивающимися областями науки и техники. Естественной опорой для всей подобной работы оказываются исследования в области языкознания, особенно в лексикологии как науке о словарном составе языка. Особое значение в данном случае имеют труды, рассматривающие проблемы синонимии и омонимии.

К проблеме предстандартов обращены и интересы теории коммуникации. Поскольку она интересуется процессом передачи сообщений от одной сферы знания к другой, то важным оказывается все, что влияет на скорость и точность такой трансляции. Одной из разновидностей встречаемых в подобных случаях “шумов”, нарушающих нормальную передачу информации, оказывается существование языковых барьеров, причем как межнациональных, так и межпрофесиональных. Возникает особая задача их упорядочения и согласования, а в случае специальных языков, то и определенной унификации. То есть приходится заниматься всем тем, что характерно для науки в ситуации предстандарта.

Затрагиваемая проблема знакового функционирования науки, разумеется, естественным образом связана с интересами семиотики, логики и философии науки. В этом аспекте наработано много важного для понимания структуры знания, однако характерно, что исследования семиотического характера и распространенные философско-методологические исследования проводятся довольно автономно и как бы параллельно друг другу, занимаясь своими циклами вопросов без особого отвлечения на заботы соседа. Наиболее непосредственно на проблемы знакового закрепления и представления знания, как известно, ориентирована семиотика и особенно такой ее раздел как семантика, всецело посвященный анализу взаимоотношения содержательных и выразительных планов знания.

Аналогичные проблемы затрагиваются и в логике, хотя здесь есть свои не очень удачные для совместной работы особенности. С одной стороны, в логике имеются исследования, которые всецело посвященны, скажем, анализу терминологического состава теоретического знания, но они проводятся в технизированном, формализованном виде. Для обычной философии и методологии науки в этом случае возникает специфическая проблема адаптации нарабатываемых таким образом представлений к потребностям менее изощренного в техническом отношении содержательного анализа науки. С другой стороны, существует большой пласт учебной литературы по классической логике, в которой семиотическая проблематика лишь начинает находить все более активное отражение, так что основной разговор идет собственно о понятийном уровне функционирования знания. В этом смысле логика в значительной мере напоминает современную философию и методологию науки, в которой зачастую семиотические проблемы также не затрагиваются или не являются заметной темой, хотя, в то же время их существование, я думаю, не является секретом ни для одного современного методолога.

С какой целью приведен этот выписанный буквально телеграфным стилем набор дисциплин? Здесь были два основных соображения. Так, если кому-то покажется близкой обсуждаемая тематика, то полезно иметь в виду, что к настоящему времени материалы, способные быть интересными и полезными для исследователей ситуаций предстандарта, могут быть найдены под разнообразными наименованиями. Приведенный выше список призван свести вместе все основные разработки, затрагивающие данный круг вопросов достаточно непосредственным образом. В случае необходимости ознакомлению с соответствующей литературой призваны способствовать сделанные сноски, упоминающие главным образом добротные и доступные издания.

Прежде всего охарактеризуем контекст, в котором собственно появляются, развиваются и разрешаются ситуации предстандарта. Как представляется, факт их существования может быть весьма последовательно увязан с базовой для современной методологии моделью развития науки, делая ее более полной и более адекватной имеющимся сегодня данным о динамике познавательных процессов. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Если, как это стало привычным для методологии, следовать Т.Куну, то стоит начать с признания того, что жизненный путь любой науки характеризуется прежде всего ее последовательным прохождением через две основные ступени разворачивания знания:

1. Период “предыстории науки”, связанный с начальным накоплением соответствующего знания. В этом случае говорят еще, что область знания находится в состоянии “преднауки”, в “допарадигмальном” состоянии.

2. Период “истории науки”. Его начало определяется моментом формирования первой систематической парадигмы, т.е. первой общезначимой для данной области теории. Принято считать, что с принятием парадигмы наука становится “нормальной”.

Особый интерес вызывает то обстоятельство, что появлению первой парадигмы предшествует своеобразная историческая фаза в развитии познавательной деятельности, когда кристаллизующаяся область науки приобретает особое практическое или познавательное значение, и в силу этого становится своеобразной областью-аттрактором, т.е. центром притяжения активно работающих исследователей и центром все более широкой поисковой работы. В такой исторический момент происходит мощная аккумуляция всех уже имеющихся доступных данных, ведется интенсивная работа по получению нового знания, осуществляется выход исследований за пределы, очерчиваемые традиционными познавательными установками и возможностями. Подобный период в самоопределении какой-либо научной области обычно называют периодом описательной, феноменологической науки, временем выработки первичных обобщений, создания систематик и классификаций.

Анализ показывает, что общий процесс возникновения и преодоления ситуаций предстандарта можно структурировать следующим образом.

Отдельные встречи с трудностями стыковки знания из разных когнитивных центров не порождают стремления к их разрешению на основе введения специальных конвенциальных норм и стандартов. Такая задача возникает лишь в случае дальнейшего развития ситуации, когда столкновение с подобной проблемой становится повторяющимся явлением, многократно напоминающим о себе. Теперь ситуация предстандарта становится вполне сложившейся, т.е. рельефной и значимой. Область науки в такой момент вполне готова к целенаправленному переводу в состояние единообразия и согласованности. Время пришло, и если научное сообщество вдруг осознало существование ситуации предстандарта - это уже не только реальная проблема для размышлений, но еще и знак вызревших больших перемен.

Создание в процессе аккумуляции разнородного материала определенной “критической массы” знания в конце концов ведет к тому, что появляются целенаправленные попытки его систематизации и приведения к более согласованному виду. Запускается механизм выработки классифицирующих идей, общих для всего получившегося массива данных. В науке все это ведет к тому, что в итоге строится система теоретических представлений, отражающих наиболее важные особенности суммарной для всего накопленного знания предметной области. Новая теоретическая основа и задает тот набор узловых точек, который собственно надлежит (а теперь еще и возможно) оформить изоморфной терминологией. В наиболее масштабных случаях подобная задача решается следующим образом.

Так, скажем, мир химических объектов сегодня рассматривается как состоящий из совокупности простейших “кирпичиков” - химических элементов и множества порождаемых ими комбинаций - химических соединений. Подобную схему можно условно выделить как “комбинативную”. Ее успешной реализации в химии мы во многом обязаны А.Л.Лавуазье, который отчетливо “показал, что все прежде считавшиеся хаотическими явления в химии могли быть систематизированы и сведены в закон сочетания элементов, старых и новых”.

Отмеченная особенность встречаемых природных многообразий подсказывает, что номенклатуру науки необходимо и возможно строить аналогичным образом, т.е. по канонам той или иной порождающей модели. Причем создание соответствующей классификационной схемы важно еще и тем, что она начинает задавать своеобразную единую координатную сетку для еще неоткрытых объектов и явлений и тем самым позволяет синхронизировать, согласовать дальнейшую деятельность различных когнитивных центров, в том числе и терминотворческую. Создается реальная возможность внести оправданную и практичную упорядоченность, систематичность в собранные данные и осуществить широкую корректировку и дифференциацию сложившейся терминологии таким образом, чтобы ее характер и структура в целом соответствовали основным, существенным особенностям отображаемой группы явлений. Именно в этом случае появляется уверенность, что выработанная терминология способна быть не временным, а достаточно устойчивым, эффективным и удобным познавательным средством. Кроме того, как показывает история науки, после выработки в какой-то области знания первой рациональной систематики и, соответственно, согласованной номенклатуры дальнейшее терминологическое развитие науки постепенно становится предметом специальной заботы научного сообщества и начинает планомерно отслеживаться.

Поясню сказанное конкретным примером.

Обратимся к истории химии. Как известно, древние и средние века не были бесполезными для этой области знания. Более того, уже средневековье характеризуется появлением специальной и специфической формы изучения природы, которая в свое время получила название алхимии и которую “безосновательно считают тупиком в развитии знаний о веществе и его превращениях”. Манящая двумя своими главными идеями - возможностью открытия “философского камня”, способного превращать дешевые неблагородные металлы в золото и серебро, а также “элексира жизни”, дарующего бессмертие, эта попытка открытия тайн природы срабатывала даже в те давние и столь непростые времена, т.е. вела к определенному развитию методики оперирования с интересующими веществами и к накоплению фактических данных. Естественно, процесс получения нового знания в связи с общей неразвитостью производства и познавательной деятельности того времени проходил очень разобщенно и медленно.

Итак, в историческом становлении химии наступает этап активного вовлечения в оборот разнообразного доступного материала и быстрого накопления новых данных на основе некоторых предварительных представлений о природе принципиальных для того времени химических процессов. Заметными особенностями этого этапа стали:

1. “ ... химики пользовались названиями веществ, возникшими в отдаленные времена, большей частью случайно, по предложениям ремесленников, врачей, аптекарей и алхимиков. Среди названий веществ, фигурировавших в алхимических и старых химических сочинениях, имелось множество странных и трудно запоминаемых”.

2. “Число открываемых веществ было так велико, что список названий их, даваемых без всякого руководящего принципа, случайно, по капризу или ошибке, был слишком многочислен и невыносимо неудобен. Даже еще прежде, чем распространилась теория Лавуазье, эти неудобства вызывали попытки ввести какие-нибудь более удобные названия”.

3. “ ... в начале 70-х годов XVIII века, было почти столько же вариантов теории флогистона, сколько было химиков-пневматиков”.

Основным типом объектов, вокруг которых концентрируются исследования, направленные на прояснение принципиальных для химии того времени вопросов, оказываются газы. Если прежде они не считались достойным предметом изучения, то в XVIII в. приходит понимание, что учет этой трудно уловимой субстанции важен при анализе весьма различных интересующих химиков процессов. Скажем, горение, как выяснилось, требует для своего поддержания “чего-то”, входящего в состав воздуха. В целом было подмечено, что газы оказываются реальным общим агентом в таких сопоставляемых явлениях как горение дерева, ржавление железа и появление окалины, дыхание.

Появление новой теории позволило увидеть, что многие прежде казавшиеся разнохарактерными вещества и явления могут быть типологизированы и сведены в весьма обозримые множества, что задает перспективу для построения систематической, достаточно простой и удобной номенклатуры. Эта задача в 1787 г. была успешно решена группой французских химиков (Лавуазье, де Морво, Бертолле, Фуркруа), подготовивших для Академии наук специальный доклад, посвященный построению унифицированной химической номенклатуры, - “химия перестала быть мешаниной названий времен алхимии (...), когда каждый химик, используя собственную систему, мог поставить в тупик коллег. Была разработана система, основанная на логических принципах”. Основным для построения новой номенклатуры стало следование следующим правилам:

1. Все вещества прежде всего подразделяются на исходные химические элементы и производные от них соединения. За каждым веществом закрепляется только одно название. Общая установка при формирование названий - отображение в них природы и свойств отображаемых веществ. Так появляются специальные новые обозначения для простых элементов - “кислород”, “водород” и т.п. Создаются новые названия для соединений, отражающие состав последних. Скажем, название “оксид кальция” обозначает состав из кислорода и кальция, название “хлорид натрия” говорит о соединении хлора и натрия.

3. Вводится специальный учет однородного преобразования состава соединений, т.е. создается стандартный набор соответствующих изменений имен сложных веществ. Скажем, в зависимости от степени окисления тела формируется следующий ряд названий: “окись серы”, “сернистая кислота”, “серная кислота”, “окисленная серная кислота”.

Суммируя, можно признать, что “основная мысль новой номенклатуры, заключающаяся в том, чтобы каждый химический индивид имел одно определенное название, характеризующее его химическую функцию и состав, оказалась весьма плодотворной. Она внесла порядок и стройность в обозначения веществ, позволила систематизировать громадный фактический материал, чрезвычайно облегчила изучение химии”.

Разрешение возникшей проблемы происходило по уже знакомой схеме. Прежде всего были выработаны теоретические ориентиры, типологизирующие мир органических соединений. Основные концептуальные установки в этом случае задавались теорией замещения, теорией типов и теорией химического строения. Данная теоретическая база позволила четко сформулировать ряд унифицирующих правил именования органических веществ, следование которым было призвано придавать используемой терминологии однозначность, ясность и удобство. В первую очередь сами создаваемые по установленным правилам названия органических веществ должны были четко отображать состав обозначаемых ими соединений.

Итак, возникновение ситуаций предстандарта - это естественный для развивающегося научного познания, вполне узнаваемый феномен, который уже переживался различными областями науки. Суммируя все сказанное выше, можно отметить, что

• состояние интенсивно развивающейся деятельности,
• которое непосредственно предшествует формированию новой концепции (отчетливо представляющей свойства некоторого целостного круга явлений) и выступает необходимым условием для такого продвижения,
• причем это состояние, которое характеризуется актуализацией задачи упорядочения языка науки, т.е. отличается обострением проблемы выработки понятийно-терминологических приоритетов –“стандартов”, призванных внести согласованность в коллективно выполняемые исследования.

Распространенность ситуаций предстандарта говорит о том, что их существование стоит того, чтобы быть полномасштабно учтенным в современной общеметодологической модели когнитивной деятельности.